М-м-м, хороший вопрос! И то, и другое. Стало труднее в том смысле, что если альбом провалится, то нам некого винить, кроме самих себя. Если на него не последует никакой реакции – это будет полностью наша вина, и если людям он не понравится, то это потому, что мы спродюсировали его так, как считали правильным. Так что с этой стороны, у нас были не самые приятные ощущения. Но Clawfinger на сцене уже 13 лет, и мы почувствовали, что пришла, наконец, пора сказать все, что мы хотим, и что у нас вполне хватит знаний, чтобы не привлекать кого-либо со стороны. Мы пытались работать подобным образом еще над “Zeros & Heroes” (2003), но в последний момент пошли на попятный и пригласили Джейкоба Хеллнера. Однако в этот раз мы решили все-таки довести дело до конца. Думаю, частично мы на это решились еще и потому, что этим альбомом мы противопоставляем себя миру. Последние несколько лет были для нас не самым благоприятным периодом, и нам волей-неволей пришлось принять образ мыслей банды изгоев - мы вполне можем сделать все самостоятельно, и мы хотим показать всем, что мы прекрасно обойдемся без вашей помощи, нам не нужна ваша чертова поддержка, не нужна ваша помощь. Мы делаем свое дело, и вне зависимости от того, что вы о нас думаете, мы добьемся успеха и станем только сильней. Было много и других моментов, сделавших этот альбом для нас особенным. В частности, после выхода нашего предыдущего диска группу покинул гитарист Эрленд Оттем, что совершенно поломало нам устоявшуюся модель работы над альбомом, но помогло избавиться от надоевшей рутины. И, думаю, это было правильно – после 12 лет в группе каждый уже давно выбрал себе роль и настолько привык к ней, что тебе уже трудно выйти за ее рамки, ты начинаешь от нее зависеть, хотя можешь этого и не осознавать. А это очень опасно. Но когда Эрленд в конце концов осмелился заявить, что его уже больше не удовлетворяет то, что он делает в группе, и ушел, это заставило всех остальных тоже в какой-то степени выползти из своих раковин и создало в группе атмосферу спонтанности и энтузиазма, которой не было, например, во время работы над “Zeros & Heroes”. Так что своим уходом он нам во многом помог. Он уже не получал удовольствия от работы в группе, и лучшее, что он мог сделать, это уйти, и позволить остальным делать то, что им до сих пор нравится… Думаю, я больше, чем ответил на ваш вопрос, я даже уже не помню, о чем он был! (Дружный смех).
Что ж, давай тогда перейдем к следующему! Ты как-то сказал, что еще ни на одном диске Clawfinger, не считая первого, не было столько песен, которыми ты доволен, сколько есть в этот раз. Что вам мешало добиться столь высокого результата на предыдущих альбомах?
Одну причину я уже упоминал – это Эрленд. Дело в том, что чем больше в группе людей, тем с большим их количеством тебе нужно находить компромисс, и тем чаще тебе приходится соглашаться с решениями, которыми ты доволен не на 100 процентов. Вот вам все прелести демократии, в этих случаях она не работает. Если вы принимаете решение совместно, то всегда будут победители и проигравшие, потому что нельзя сделать так, чтобы решение полностью удовлетворяло обе стороны. Конечно, так существуют многие группы, и такой механизм вполне может функционировать, но иногда он тормозит творческий процесс. И, как я уже сказал, с уходом Эрленда исчезло множество проблем, и мы смогли сфокусироваться на том, чтобы просто хорошо проводить время вместе и принимать решения не головой, а сердцем. Когда Эрленд был в группе, он в своих решениях опирался преимущественно на голову, на логические и тактические выкладки, решал, будет ли верно то или иное решение с тактической точки зрения. Остальные же не могли все так детально просчитать, и лично я считаю, что невладение тактикой является твоим положительным качеством, когда ты в группе. И я не считаю, что музыканта должна волновать денежная сторона вопроса, он не должен решать, что для группы будет лучше с коммерческой точки зрения. Я считаю, что единственное, что его должно волновать – это музыка, это сочинение максимально качественных и интересных песен. Но у такой позиции есть и негативная сторона, потому что в этом случае музыкант фактически закрывает для себя все перспективы карьерного роста. Но, так или иначе, если бы мне пришлось выбирать между карьерой и честным отношением к музыке, то я, безусловно, выбрал бы последнее. Конечно же, хотелось бы, чтоб удавалось и то и другое, но это практически невозможно, если только ты не родился с коммерческой жилкой. А мы не настолько круты или хитры, поэтому множество возможностей сделать себе крутую карьеру мы попросту упустили. Мы стараемся максимально сфокусироваться на музыке, и поэтому у нас до сих пор есть менеджер, есть кто-то, кто говорит нам: «Что ж, ребята, настало время вытащить свои головы из задниц, попытаться представить себя на месте кого-либо другого и понять, что для вас хорошо в долгосрочной перспективе».
На сайте Nuclear Blast в составе группы указано трое музыкантов, на фотографии же вас пятеро…
Да, нам нравится запутывать людей!
Правда?
(Смеется). Нет. Дело в том, что в самом начале, когда Эрленд был еще с нами, нас было четверо. Вчетвером мы писали песни, записали все демо и подписали контракт, и только когда мы закончили работу над песнями и вошли в студию, в группе появились другие музыканты. Вот по этой простой причине остальные ребята упоминаются как приглашенные музыканты. Но мы все-таки как-то поинтересовались у них, хотят ли они быть частью группы или же приглашенными музыкантами, и выяснилось что им больше по душе последнее, потому что такое положение дает им больше свободы, и они могут заниматься своими делами, когда Clawfinger не гастролирует. Также это дает им гарантированную оплату за каждое выступление, даже если оно проходит в маленьком клубе, и сами мы не получаем с этого практически ничего. Басист играет с нами с самого первого дня, а ударник – с 1997 года. Мы все хорошие друзья, и у нас нет даже мысли их кем-то заменять, так что они нечто среднее между фрилансерами и постоянными участниками группы. Но в написании песен они участия не принимают.
В оригинальном составе группы было двое музыкантов из Швеции, и двое из Норвегии. Скажи, насколько отличаются культурные корни и ментальность этих двух народов?
Практически не отличаются, потому что это страны-соседи. Норвегия всегда была для Швеции «младшим братом», поэтому раньше общепринято считалось, что норвежцы не настолько деятельны и хитры, как шведы. Но сегодня Норвегия получает бешеные деньги за тор
говлю нефтью, так что комплекс «большого брата» постепенно исчезает, и скоро Норвегия станет настолько процветающей страной, что Швеции придется просить: «Помоги нам, Норвегия!». (Смеется). Шведы любят подшучивать над норвежцами, а норвежцы – над шведами, но это, скорее, братские шутки, никогда не перерастающие на уровень конфликта. Некоторые песни с нового альбома гораздо тяжелее, чем все, что вы до этого делали, например, заглавный трек звучит более чем экстремально. Это что, влияние Meshuggah, с которыми вы делите студию?
Думаю, Meshuggah сыграли в этом определенную роль. У этих ребят совершенно свернуты мозги… но свернуты в правильную сторону! (Дружный смех). Другой же причиной этого был уход нашего гитариста, что, как я уже говорил, полностью изменило наш подход к написанию песен. Например, это подтолкнуло нашего клавишника Йокке Скога к более активному участию в написании песен, именно ему принадлежит значительная часть материала на новом альбоме. Он был своеобразным музыкальным мотором группы, я же принимал решения и говорил «Мне это нравится» или «Мне это не нравится». Не так давно он продюсировал пару шведских групп, которые звучат близко к хардкору, одна называется Face Down, другая – Construcdead. Эти команды играют довольно экстремальную музыку, и за последние год-два Йокке сильно ей проникся, и, думаю, это в значительной степени повлияло и на нас. А еще не нужно упускать из виду тот факт, что в этот раз мы решили использовать «живые» барабаны, что сделало звук намного более жестким и естественным. Плюс ко всему прочему, в последнее время нам пришлось пережить не лучшие времена, «бодаясь» с затрахавшими нас менеджерами и плюющими на нас лейблами. Все это породило своеобразную ответную реакцию, создав в группе более агрессивную атмосферу, и альбом был словно наш ответный удар, которым мы говорили: «Идите все к черту! Мы никому не позволим нас сломать!». Так что все эти обстоятельства в конечном итоге и породили непривычную для нас агрессию и энергию.
А вообще, когда вы только начинаете работать над альбомом, вы заранее планируете, в каком музыкальном ключе он будет выдержан, или же все получается само собой?
Наверное, “Hate Yourself With Style” - это наш первый «стихийный» альбом со времен “Deaf Dumb Blind”. В этот раз мы не давали себе никаких установок, что можно писать, а что – нет, как в плане музыки, так и в плане текстов. Особенно это касается текстов: у меня всегда есть несколько тем, которые, как мне кажется, было бы неплохо затронуть на следующем диске. Есть темы, которых я касаюсь из альбома в альбом, и иногда лишь спустя несколько альбомов мне удается написать текст, которым я полностью доволен. В этот же раз все было максимально естественно, мы просто сидели в студии и работали, когда чувствовали вдохновение. Если же оно так и не приходило, то мы даже не брались за инструменты - мы смотрели фильмы, пили пиво и отдыхали. В какой-то момент мы поняли, что альбом должен быть максимально естественным, должен словно идти изнутри, в противном же случае он получится натянутым.
В вашей биографии говорится, что Clawfinger играли рэп-метал и ню-метал еще задолго до того, как появились сами эти термины. Что вдохновляло вас тогда на подобного рода музыку? И какая публика ходила на ваши ранние концерты – это были фэны рэпа, металлисты или и те, и другие?
Был один парень-коротышка с каштановыми волосами и в футболке Metallica, он всегда стоял перед сценой. И еще была одна долговязая девчонка-блондинка, которая стояла поодаль, наверное, это была модель. Ну, было еще несколько фэнов. Вот так все выглядело в самом начале. Да ладно, я прикалываюсь! (Дружный смех). Просто мне довольно сложно провести границу, какими были наши фэны тогда, и какие они сейчас. Все, кому нравится наша музыка – наши фэны. Когда мы только начинали, то не оглядывались на кого бы то ни было, ни на какие другие группы. У меня было большей частью рэповое прошлое, у Барда и Эрленда – метальное, Йокке вообще больше увлекался EBM – музыкой типа Nitzer Ebb, Front 242, ранних Nine Inch Nails. Мы просто смешали все эти стили, и результат нам понравился. В самом начале большая часть наших песен звучали как чьи-то каверы, потому что мы часто заимствовали какие-то фрагменты у групп, которые нам тогда нравились. Однако очень скоро мы поняли, что должны избавиться от этих заимствований и создать что-то свое. Но мы никогда не планировали подобных вещей загодя, все получилось вполне естественно и логично, просто потому, что мы играли ту музыку, которая нам нравилась, и нам как-то удалось гармонично смешать эти довольно разные стили. Конечно, подобные эксперименты проводились и до нас – Beastie Boys записали “No Sleep Till Brooklyn”, Run DMC – совместную песню с Aerosmith, Public Enemy и Anthrax в 1991 году записали “Bring The Noise”. Да, такие эксперименты проводились, но никто до нас не выбирал подобную музыку в качестве стилевой основы для творчества. Но, повторюсь, мы не делали это намеренно, просто оно так получилось. Мы понятия не имели, что вскоре на сцене появятся группы типа Rage Against The Machine, Limp Bizkit, Linkin Park, 311 или кто-то там еще. Просто такая музыка была вполне естественным результатом смешения наших индивидуальностей.
Какова была ваша реакция, когда буквально сразу после того, как вы добились успеха, группы типа Rage Against The Machine или Limp Bizkit, практикующие смесь рэпа и металла, стали появляться чуть ли не каждый день?
Ну, Rage Against The Machine возникли почти одновременно с нами, их дебютник вышел даже раньше нашего. Я так хорошо это помню, потому что мы как раз находились в студии и работали над последней песней, когда к нам пришел наш гитарист и сказал: «Я только что слышал альбом группы Rage Against The Machine, и это чертовски здорово!». Так что мы этот альбом прослушали, еще находясь последние дни в студии. Что же касается Limp Bizkit, то мне нравится их первый альбом “Three Dollar Bill, Y’All”, помню, когда он только вышел, его крутили практически во всех клубах. Это было еще до того, как они стали известны, когда же они стали популярны, их было не услышать уже практически ни в одном клубе, потому что это было уже не «круто». Но такова плата за известность – в один прекрасный момент ты осознаешь, что альтернативная тусовка тебя уже не признает, потому что ты стал слишком большим и популярным. Все это бизнес, чертов музыкальный бизнес. Что я думал тогда? Некоторые группы мне нравились, некоторые – нет. Мы вовсе не считали, что у нас украли идею, мы делали музыку, которая нравилась нам, для фэнов, которые у нас были. Конечно, было бы здорово стать еще более известными и грести деньги лопатой, но что толку забивать себе голову бесплотными мечтами о том, чего все равно нет? Гораздо
лучше попытаться создать нечто, что самому тебе кажется интересным, выжать из себя максимум того, на что ты способен. Есть хорошие группы, и есть дерьмовые, все это в значительной степени дело вкуса. Я бы не сказал, что люблю рэп-метал больше, чем остальные стили. Я люблю музыку – и точка. Если я слышу песню, и она мне «вставляет», значит, это хорошая песня. Если я слышу песню, морщусь и убавляю звук на стереосистеме, значит, песня плохая. И неважно, рэп это, металл, джаз, блюз или что-то другое. На свете так много хорошей музыки, и мне не хотелось бы ограничивать себя рамками металла или кроссовера. Музыка – слишком большая часть моей жизни, чтобы замыкать себя в рамках «настоящего металлиста» или «настоящего хип-хоппера». Я уже слишком стар для подобной ерунды, и я готов слушать музыку любых направлений. А вы никогда не чувствовали себя первопроходцами, впервые скрестившими рэп и металл? Насколько часто (лично или в интервью) вы слышите от других музыкантов что-нибудь типа «На нас очень повлияла музыка Clawfinger»?
Да, периодически я такое слышу. Я стараюсь отвечать на все письма, которые к нам приходят, и, конечно же, нередко получаю письма от людей, которые пишут, что наша музыка подтолкнула их к созданию собственной группы. С одной стороны, конечно же, это очень приятно, но с другой, мне трудно оценить это по достоинству, потому что мне лично кажется очень странным, что кто-то считает, что мы настолько здорово играем, что можем служить для них образцом. Мне трудно уложить в голове, что кто-то считает нас настолько талантливыми. И хоть у меня самого есть любимые группы, мне было нелегко привыкнуть к мысли, что кто-то хочет взять у меня автограф. Я очень неловко себя при этом чувствую. Нет, я, конечно, без проблем его дам, но сам этот факт до сих пор приводит меня в замешательство. Думаю, что и мне самому, и окружающим будет лучше, если я буду меньше об этом думать! (Смеется).
В 1995 году на разогреве у Clawfinger играла мало кому тогда известная группа под названием Rammstein, пару же лет назад уже вы открывали их концерты. Насколько для вас было тяжело свыкнуться с подобной перестановкой?
Если ты уже довольно долго вращаешься в этом бизнесе, если ты занимаешься музыкой, потому что тебе это нравится, а не для того, чтобы тебя лишний раз показали на MTV, в твоей жизни неизбежно будут и взлеты, и падения. Это нужно принять как данность. Конечно, мне бы больше хотелось быть хэдлайнером, легко собирающим стадионы, но ведь это не так. И мне кажется, что со стороны Rammstein было очень любезно отдать нам своеобразный «долг», пригласив нас открыть свои выступления. Я знаю абсолютно точно, что эти ребята очень высоко нас ценят, и что наш первый альбом оказал на них большое влияние. Они сами нам об этом говорили, и именно поэтому они выбрали для записи своих дисков нашего прежнего продюсера Джейкоба Хеллнера. Они прекрасно к нам относились, и это было отличное турне, о котором у нас не осталось никаких негативных эмоций, просто есть некоторые вещи, которые нужно принять как факт. Возможно, когда-нибудь нам удастся снова поменять расстановку сил, и они снова будут нас разогревать! Таков наш генеральный план – стать настолько популярными, чтобы Rammstein снова открывали наш концерт! (Дружный смех). Я знаю, что этого никогда не будет, но, знаете, об этом так приятно думать…
Мы слышали, что в 2001 году вы даже планировали приехать в Россию на разогреве у Rammstein…
Да, мы собирались, но этому помешал целый ряд обстоятельств. Один из концертов был отменен из-за каких-то беспорядков, и когда мы об этом узнали, мы поняли, что не сможем поехать по чисто финансовым соображениям, потому что если вместо двух концертов мы давали бы один, то оказывались бы в убытке, а у нас не так много денег, чтобы позволить себе такую роскошь. У нас есть одно простое правило – концерт должен хотя бы «отбивать» наши затраты, мы не хотим сами приплачивать за свое выступление. У нас было множество концертов, которые едва окупались, но платить за возможность выступать – это уже чересчур, и мы на это не пойдем.
Как ты только что сказал, в вашей карьере было немало взлетов и падений. Как ты считаешь, насколько сегодня музыкант в состоянии повлиять на свою популярность? Или же все зависит от менеджмента, моды и подобных вещей?
Все зависит только от того, какую дорогу ты себе изберешь и какую музыку собираешься создавать. Если тебе все равно, какую музыку играть, и какого рода музыкантом ты хочешь быть, то ты можешь стать очень популярным и собирать охрененные стадионы, но тебе будет нечего сказать, и имя тебе будет – ноль. Но чем большую цельность ты сохранишь, чем реже будешь поступаться своими творческими идеями, тем труднее тебе будет чего-либо добиться. Хотя есть группы, например, System Of A Down, которым как-то удается это совмещать, им удается одновременно и быть популярными, и не поступаться своими принципами. Знаете, это зависит от множества факторов: от своевременности вашего появления на сцене, от удачи, от возможности выпустить нужную песню в нужное время и в нужном месте, и все их невозможно удержать под контролем. Конечно, ты можешь по ходу дела принимать и корректировать свои решения, но ты ведь не Нострадамус, и ты никогда заранее не знаешь, будет твое решение верным или нет. В качестве примера можно привести самое начало нашей карьеры. Ведь тогда мы даже не подозревали, что “Deaf Dumb Blind” будет иметь такой успех и будет так хорошо продаваться. Мы были всего лишь горсткой ребят, которые познакомились в доме престарелых, где мы помогали ухаживать за больными, и которых связывала общая любовь к музыке. Мы записали несколько демо, и внезапно оказалось, что наш альбом прекрасно продается, и вот мы уже выступаем на разогреве у Alice In Chains и Anthrax. Да, мы ничего такого не планировали, но нас связывала общая любовь к музыке и желание писать песни. И такое может произойти всегда, это своего рода стечение обстоятельств, и хоть некоторые и пытаются как-то просчитать успех, для большинства это бывает, как для нас – полнейшей неожиданностью.
У вас имеется достаточно большой негативный опыт общения с лейблами…
Думаю, он есть у любой группы, которая существует больше недели. Мы в этой области не первые и не последние, это неизбежно случается с выходом на определенный уровень.
А что ты можешь сказать по поводу вашего сотрудничества с Nuclear Blast?
Ну, еще рано о чем-то говорить. Мы подписаны у них еще только пару месяцев, так что единственная, с кем я за это время общался, это Кати Шутте из промо-отдела, и она показалась мне очень милым человеком, хорошо знающим свое дело. Давайте сопоставим факты – в поддержку этого альбома я за три недели дал бол
ьше интервью, чем в поддержку “Zeros & Heroes” за полгода, так что выходит, что Nuclear Blast работают лучше, чем BMG. Об остальном же пока еще рано говорить. Nuclear Blast – крупный лейбл, крупнейший из независимых. Они занимаются только одним музыкальным стилем – металлом, но это огромная сцена, и лучше хорошо заниматься одним, чем распыляться, пытаясь объять необъятное. Там не так все «запущено», как на BMG, у которых подписана Энни Леннокс и все эти попсовые знаменитости, политика Nuclear Blast гораздо ближе к «улицам», к андеграунду, и нам самим это гораздо ближе, потому что наша музыка уже не укладывается в формат «мажорных» лейблов. Мэйджорам нужны только те, кто хорошо продается, а мы сегодня не принадлежим к числу «модных» коллективов. Такие лейблы очень боятся потерять деньги, поэтому они никогда не вкладывают деньги в рискованные проекты, и играют только в «беспроигрышные лотереи». Nuclear Blast берут на себя больший риск, используют для промоушна альтернативные методы и не всегда работают по принципу «чем больше денег вложишь, тем больше эффект». Я на них очень надеюсь, но давайте не будем полагаться на надежду и посмотрим, что они реально смогут сделать, и чего мы сможем добиться вместе с ними, смогут ли они нам открыть какие-нибудь новые горизонты. Недавно мы наткнулись на рецензию на альбом “Hate Yourself With Style”, в которой автор утверждал, что слова играют в творчестве Clawfinger бОльшую роль, чем музыка. Насколько справедливо это утверждение?
Кто-то правда так написал? Ну, это, скорее, зависит от самого слушателя. Хотя я, конечно же, скажу, что тексты важнее – я ведь их пишу! (Смеется). Все воспринимают музыку по-разному – кто-то «завернут» на гитарах и слышит только гитарные риффы, другие же, купив альбом, первым делом читают тексты, чтобы понять, о чем в нем идет речь. Для одних важнее оформление диска, другим нужен «забой», под который можно потрясти хайром и попить пивка. Лично я считаю, что обе эти составляющие нашего творчества примерно равнозначны, главное, чтобы они друг с другом гармонировали. Я очень горжусь, что мои тексты несут в себе определенный смысл, что они идут из самого сердца. Но хоть они действительно играют большую роль, для меня обе эти составляющие примерно равнозначны, и именно этому критерию соответствуют большинство моих любимых групп. Несмотря на это, есть группы, у которых лично мне больше нравится что-то одно: либо музыка, либо тексты. Но, в конце концов, это всего лишь мое мнение, и это один из замечательных аспектов музыки – у каждого существует свое представление о том, что хорошо, а что – плохо. Единственное, чем плохо мнение журналиста, так это тем, что оно публикуется в прессе! (Дружный смех).
Насколько мы поняли, обычно ты пишешь о том, что тебя задевает или волнует. Скажи, насколько в связи с этим изменились темы твоих песен за последние 13 лет? В чем основное отличие “Deaf Dumb Blind” от “Hate Yourself With Style” с точки зрения лирики?
(Вздыхает). Не думаю, что отличий очень много. Мне всегда нравился наивно-панковский подход к написанию песен: непосредственность и прямолинейность изложения. Естественно, такой подход возник потому, что я рос на группах, которым было, что сказать людям – будь то Dead Kennedys, Public Enemy или Sex Pistols. Мне нравится их антиобщественно-иронический имидж и провокационный подтекст, мне всегда нравилось заставлять людей думать, включать собственные мозги, чтобы они, наконец, сообразили, что на самом деле говорит тот или иной человек. Конечно, за эти 13 лет тексты изменились, возможно, я стал менее наивным и нашел еще немало тем для своих песен, я стал старше, и немного мудрее, но я вряд ли когда-нибудь стану писать возвышенные поэмы об умирающих деревьях и засыхающих реках. Я никогда не буду писать о таком… Я не должен говорить «никогда», потому что никогда нельзя точно быть в чем-то уверенным, но, скажем так, я не чувствую себя способным на подобного рода творчество. Меня все еще гораздо больше привлекает честность и прямолинейность, изложение того, что накипело у тебя на душе.
Насколько часто ты сталкиваешься с тем, что твои тексты неверно истолковывают? Тебе не кажется, что зачастую люди судят о песне только по ее названию, не вслушиваясь и не вчитываясь в нее?
Никогда не следует переоценивать людей! (Хихикает). Я знаю абсолютно точно, что название может привнести в песню совершенно иной смысл. За все эти годы, проведенные на сцене, я понял, что у людей, как правило, очень небольшой интервал внимания, очень небольшой отрезок времени, когда их можно чем-то заинтересовать, зацепить. Я в очередной раз убедился в этом на примере последнего альбома, когда такие песни, как “The Faggot In You” («Педик внутри тебя») и “The Right To Rape” («Право на изнасилование») воспринимались исключительно по их названию. Конечно, какая-то часть меня получает от этого определенное удовлетворение, потому что, как я уже говорил, мне нравится провоцировать людей. По крайней мере, такие названия подтолкнут кого-то к прослушиванию этих песен и составлению своего собственного мнения. Хотя, конечно же, в этих песнях говорится вовсе не о том, какие классные вещи насилие и гомофобия. И это поймет каждый, у кого есть хоть полторы извилины. Что же до непонимания, то я вовсе не чувствую себя непонятым. Я не чувствую себя противопоставленным всему остальному миру. Я прекрасно понимаю, что нельзя угодить всем, и вряд ли абсолютно всем будет нравиться то, что ты говоришь. Но я могу с уверенностью сказать, что 90 процентов людей, которые нас слушают, даже если не понимают наши тексты, понимают, что мы хотим донести, или, по крайней мере, что мы хотим что-то до них донести, и это – главное. Да, безусловно, есть люди, которые многие годы нас не понимают, но я вовсе не чувствую себя непонятым.
Песня “God Is Dead” с вашего нового альбома несет в себе весьма недвусмысленный посыл, но какого эффекта ты ждал от слушателей? Ты пытался в чем-то переубедить тех, кто ходит в церковь каждый день и не слушает никого, кроме телевизионных проповедников?
Конечно, это было бы здорово, но не думаю, что это возможно. Не думаю, что эта песня способна произвести подобный эффект. Честно говоря, текст этой песни дался мне на этом альбоме проще всего. Ее смысл в том, чтобы сказать определенной категории людей «fuck you”, чтобы вызвать у людей определенную реакцию. На написание этой песни у меня ушло всего 20 или 30 минут. Я взял все религиозные клише и метафоры, которые только пришли мне в голову, и попытался показать людям всю их бесполезность и бессмысленность. Концепция бога уже давно устарела, и в ней не больше правды, чем во «Властелине Колец» или любой другой сказке. Все это – сплошная выдумка, которую ты конструируешь у себя в голове, монстр в твоем собственном шкафу, и это вовсе не то, что тебе нужно в реальности, чтобы найти душевный покой и устроить свою жизнь. Вот основная мысль, которую я хотел высказать этой песней: «Проснись, почувствуй аромат кофе, начни жить своей собственной жизнью и принимать решения, основываясь только на том, что тебе нужно, а что – нет. Не теряй время и силы на поиски «козла отпущения», решай сам свои проблемы, так будет гораздо лучше для тебя самого». Мне кажется, эта песня – одна из самых неглубоких на альбоме (смеется), это как раз тот случай, когда я хотел привлечь к песне внимание за счет названия. И я вовсе не вкладывал в нее такого глубокого смысла, как многие считают.
Вот мы и дошли до главного вопроса – насколько, по твоему мнению, музыка способна менять человеческие взгляды и жизни? Какая сила в ней заложена?
Лично я считаю, что в музыке заложена огромная сила. Зачастую большая, чем у любого политика или вождя. Но, конечно же, это в значительной степени зависит от целевой аудитории, ее возраста и самой группы. Я абсолютно уверен в том, что такие группы, как, например, System Of A Down, изменили жизнь большего числа подростков, чем любые политики. Подростки понимают такие группы, потому что те говорят на понятном для них языке о понятных для них вещах. И я рад, что и у нас есть песни, которые очень много значат для людей. Такие вещи, как “Sad To See Your Sorrow” или, например, “I Guess I’ll Never Know” – это песни о близких мне людях, которые умерли. И многие пишут и говорят мне, что эти песни помогли им пережить трудные моменты в их жизни, когда кто-то из их близких кончал с собой или умирал. И это означает, что то, что мы делаем, находит отклик в сердцах людей, помогает им в трудные моменты. И если это действительно так, то я могу с уверенностью сказать, что музыка способна влиять на людей, помогать им искать свой путь в жизни. Конечно, для этого недостаточно просто послушать песню, ты должен сам решиться на какие-то изменения в твоей жизни, изменить твое к ней отношение, убежать из дома или сделать что угодно еще для того, чтобы стать тем, кем ты хочешь стать. Но музыка может послужить тем здоровым стимулом, толчком, который поможет тебе сделать первый шаг навстречу новому, избавляясь от того, что тебе надоело, и что тебя гнетет.
Что ж, настало время поговорить о названии альбома. Почему вы решили назвать его “Hate Yourself With Style” («Стильно ненавидь себя»)? И какое отношение имеет к названию обложка, на которой изображен человек с удавкой на шее?
Обложка – это то, что называется свободой творчества. Мы послали заглавный трек понравившемуся нам художнику и предоставили ему практически полную свободу действий, свободу изобразить то, что, с его точки зрения, соответствует этой песне, полностью оставив это на его усмотрение. Так что обложка – его видение этой песни, того, что он представляет себе, когда ее слушает. Что же касается названия, то оно для меня олицетворяет одну из самых больших странностей человеческого менталитета - то, что мы должны постоянно приспосабливаться, пытаться соответствовать чьим-то ожиданиям, и все это для того, чтобы быть принятым обществом, чтобы оно сочло нас успешными. Многие из нас сталкиваются с этим, и для многих это заканчивается потерей самоуважения и индивидуальности. В итоге ты начинаешь жить «напоказ», что совершенно не делает тебя счастливым. И именно это я и называю «стильной ненавистью к себе», потому что ты притворяешься, что счастлив, притворяешься, что тебе все нравится, не позволяя никому увидеть то, что происходит на самом деле, то, как тебе плохо. Наверное, все в той или иной степени через это проходят, и в некоторых аспектах я узнаю и самого себя. Мы немало преуспели в создании для себя всяческих рамок и законов, и маски скоро заменят нам лица – вот, примерно, это я хотел сказать таким названием. Но далеко не все не так плохо, как кажется, потому что так или иначе с разными людьми ты играешь разные роли. Когда ты общаешься с родителями, ты проявляешь одну из своих сторон, когда с друзьями – другую. И это далеко не всегда плохо, но когда ты начинаешь притворяться тем, кем на самом деле не являешься, то переступаешь опасную черту, после которой начинаешь «стильно ненавидеть себя».
И в завершение этого интервью хотелось бы спросить о твоих впечатлениях от выступлений в России. Какие воспоминания у тебя остались о вашем первом визите в Россию в 1998 году?
В первую очередь мне вспоминается любовь фэнов, их энтузиазм и радость от того, что мы, наконец, приехали. Помню, как я прыгнул в толпу и выбрался обратно уже без футболки и своего серебряного браслета. (Дружный смех). Помню афтепати далеко заполночь и галлоны водки! (Новый взрыв смеха). Но это – часть русского менталитета, ведь в том, что касается водки, вам нет равных! Если в России ты попросишь водки, тебе достанут бутылку и охренительный стакан. Если же ты попросишь водки где угодно еще – тебе поставят маленькую стопочку. У вас с этим очень жестко! Если же говорить более серьезно, то я был очень рад встретиться с большим количеством изголодавшихся по нашей музыке и во многом неиспорченных людей. Например, если ты живешь в Лондоне, то можешь ходить на концерты хоть каждый день. Печально, конечно, что у вас это не так, но группа, приезжающая в Россию, получает огромный заряд энергии. Ты чувствуешь огромную отдачу от зала, когда находишься на сцене. Поэтому я считаю свою работу одной из самых лучших в мире – ты выходишь на сцену, чтобы играть для людей, которые заплатили за то, чтобы тебя услышать, которые пришли, потому что им нравится твоя музыка. Если вы сможете найти еще какую-нибудь работу, от которой человек испытывает такой же спектр эмоций, возможно, я на нее соглашусь. Но до тех пор, пока такая работа не появится в моем поле зрения, я как можно больше и крепче буду держаться за эту. Когда ты стоишь на сцене, это совершенно невероятное ощущение, и проще всего его испытать именно в Москве или где-либо еще в России. Люди со всех концов света часто спрашивают: «Что вы думаете о нашей стране?». И худший аспект деятельности музыканта заключается в том, что у тебя практически никогда нет времени, чтобы толком осмотреть те места, где выступаешь. Конечно, мы были на Красной площади и других туристических достопримечательностях, но, помимо этого, мы не видели ничего, кроме зала, в котором выступали и проводили афтепати. Мы всегда в пути, поэтому приходится записывать то, что ты хочешь запомнить, а потом выбирать место, которое тебя заинтересовало больше всего, и ехать туда в отпуск. Лично мне очень хочется снова приехать в Россию и дать как можно больше концертов, потому что это всегда чертовски здорово, и, надеюсь, вскоре нам это удастся. И уж тогда мы научим людей сильно ненавидеть себя! (Дружный смех). Нет, конечно же, я шучу!
Как нам кажется, многие русские и так в этом неплохо преуспели!
Я думаю, в этом преуспело все человечество. Так что мы сделаем наоборот – приедем, и научим людей, как НЕ ненавидеть себя.
Выражаем благодарность Кати Шутте (Nuclear Blast) за организацию этого интервью.
Вопросы задавали Роман “Maniac” Патрашов, Наталья “Lynx” Хорина
Перевод с английского – Наталья “Lynx” Хорина
8 ноября 2005 г.
8 янв 2006
|