ALEX VAN HALEN в программе "All There Is With Anderson Cooper" рассказал о смерти брата, легендарного гитариста Эдди Ван Халена: «Я всё время скорблю. Я не убегаю от горя, потому что это не решит проблему. Временами скорбь может быть непомерной, и чем больше я на ней зацикливаюсь, тем сложнее мне становится. Когда я остаюсь один, включаю музыку и слышу, как Эд играет, я срываюсь и начинаю плакать, и это не поддаётся контролю. Но я знаю кое-что о человеческом теле и просто позволяю этому случиться. Иначе я начну реветь в очереди в продуктовом магазине. И это уже будет выглядеть не очень». Alex заявил, что смерть брата застала его врасплох: «Никто из нас не думал, что он умрёт. Он всегда восстанавливался после всех ударов судьбы. У него была самая невероятная ДНК, которую только можно себе представить. Он мог принимать больше наркотиков, чем кто-либо, и всё равно просыпался на следующий день и выступал. Никто не думал, что он действительно умрёт. Поэтому, когда он скончался, у меня был настоящий шок». На вопрос, знал ли Эдди, насколько близок к концу он был в последние дни своей жизни, Alex ответил: «Вряд ли он знал. Человеку свойственно думать, что он проживёт ещё один день, а затем ещё один. Ты продолжаешь идти вперёд. Но однажды твой путь заканчивается. Так что до самого конца мы продолжали создавать музыку и говорили о том, что мы будем делать в следующем году. Но было ясно, что его самочувствие идёт на спад». По его словам, ухудшение здоровья Эдди осложнялось ещё и тем, что большая часть мира была охвачена локдауном из-за пандемии коронавируса: «Было сложно, потому что его иммунная система ослабла, и последнее, что ему было нужно, — это чем-нибудь заразиться. Поэтому в его доме между нами всегда была дистанция. Нам приходилось наблюдать за ним через окно с подъездной дорожки». Когда интервьюер отметил, что, видимо, Alex не мог сидеть у постели Эдди или обнять его, барабанщик сказал: «Нет. В последний раз мы физически были близки, когда я возил его в Швейцарию, где его лечили потрясающие врачи. Но большую часть времени он испытывал сильную боль. Большинство людей даже не представляют, какую боль он испытывал — физическую, эмоциональную, душевную, какую угодно. Затем он начал терять функциональность своих конечностей. Всё это усугублялось, и каждый день какая-то другая часть тела переставала работать». Alex подтвердил, что перед смертью Эдди боролся с опухолью мозга и раком лёгких четвёртой стадии: «Да. Ему провели операцию под названием "Гамма-нож", в ходе которой успешно вырезали раковую опухоль, но в результате это вызвало отёк мозга. Поэтому его посадили на стероиды. И что характерно... [смеётся] Я смеюсь над этим только потому, что даже в ситуации жизни и смерти его решение было таким: "Два — это хорошо. Двадцать должно быть лучше". Поэтому он принял горсть стероидов, и это временно сделало его Суперменом. Но мы как раз и отправили его в Швейцарию, чтобы помочь ему слезть с этой дряни». Вспоминая последние дни Эдди, он сказал: «У него был обширный инсульт. Мы были с ним в комнате, когда он испустил последний вздох. Мы просто сидели там. Каждый думал о своём. Я знаю только, что когда он перестал дышать, я ничего не услышал. Я ничего не увидел. Не было колоколов. Не было ангелов. Дыхание остановилось. А потом комната опустела. Вот и всё. А после этого выдернули вилку из розетки, потому что он был на аппарате искусственной вентиляции легких. И всё. А из-за COVID, ограничений и правил тело сразу же вывезли, и на этом всё и закончилось. Больше мы его не видели. Это было очень скромное завершение насыщенной событиями жизни. Но он боролся до самого конца. Я хочу думать о жизни Эда с точки зрения того, что он никогда не сдавался. Мы путешествуем во времени или, если хотите, в существовании: ты приходишь, а потом уходишь. Это часть естественного порядка вещей. Думаю, настоящая проблема, по крайней мере с моей точки зрения, заключается лишь в том, когда это происходит вне нормы, которая заключается в полноценной 75–80-летней жизни, и если она оказывается короче, это не имеет смысла. Злился ли я на него? Да, бывали моменты, когда я кричал: "Эд, да что с тобой такое? Что ты творишь? Эд, перестань принимать эти чёртовы наркотики... [смеётся] Ты не можешь так поступать со своим телом и ожидать, что будешь жить полноценной жизнью“. Если бы он прекратил, он, возможно, всё ещё был бы жив. Эмоциональная часть меня говорит: "Эд, ты ещё не закончил. Было бы здорово, если бы ты до сих пор был рядом". У моих детей больше нет дяди. У твоего сына нет отца. У меня нет брата. Эд всю жизнь что-то искал. Я не знаю, что именно он искал, потому что в музыкальном плане мы могли сыграть что угодно. "Эд, да ладно! Может быть, ты мог бы пробыть здесь чуть дольше". Но потом я понимаю, что не могу это контролировать. И вообще, может быть, не мне уговаривать его, чтобы он пробыл здесь подольше. Может, он интуитивно знал: "Всё, хватит. С меня хватит. Я ухожу". Он никогда не получал удовлетворения. У него всегда был зуд сделать что-то ещё. Так что я не знаю. Я всё еще пытаюсь разобраться с некоторыми из этих размышлений, потому что для меня произошедшее не имеет никакого смысла».